— А что тогда?

Май тяжело вздохнул, как будто он учитель и изумляется тупости своего ученика. Похлопал Никиту по щеке (как унизительно!) и приказал:

— Становись на колени.

— Здесь? — просипел бедный парень.

— Ну, хочешь, пойдем в парк! Но там лужи — октябрь всё-таки. Смелей!

Никита становится на колени, и я вижу, что у него руки дрожат. На хрена такая любовь?

— Как-то ты далековато встал! Не дотянешься! — всё также мерзко командует Май.

— Не дотянусь? — блин, даже я своим целомудренным умишкой уже понял, чего этот кудрявый рокер от него хочет. Мне хочется крикнуть: «Встань с колен! Беги от него! Не будь кретином!» Но если крикну, то сам буду кретином, сам окажусь на коленях рядом с ширинкой этого подонка.

— Подползай ближе ко мне! — крикнул Май.

Никита пошагал на коленях в Маю. Тот вдруг ухмыльнулся и начал медленно от него отступать, заставляя Никиту ползти ещё и ещё. Как мне плохо!

— Ладно. Я сегодня добрый! Да и ты ничего, смазливый, ротик у тебя добрый! — это Май останавливается у спортивного коня и начинает расстегивать ремень на чёрных джинсах, молнию, клёпку, приспускает штаны и вынимает член. Я еле удержался, чтобы не выпасть, так как ноги стали подкашиваться, я посмел рукой сжать рот, чтобы сдержать то ли стон, то ли рвоту.

— Ну, что встал? Давай ближе! Проверим, приятна ли мне твоя любовь? Вот тебе любовный орган, сыграй на нём!

Я залепил глаза. Но слышу, что у Никиты ещё какие-то крупинки здравого смысла остались:

— Май! Как же так? Я… — тихо говорит бедолага, и чувствую, парень задыхается.

— Вот и вся любовь! Ник! Видишь ли, любовь без секса – глупость. Секс без любви — блядство. Я не считаю себя глупым, а тебя не считаю блядью. Любишь? Ну, так смелей! По-другому я с парнями сексом не занимаюсь! Так что? Вот она цена любви ко мне!

— Я… я не умею! Я никогда… никогда раньше… — лепечет Никита. Боже мой! Беги уже от него! Как же ты терпишь это унижение? Я открываю глаза. И вижу, что Май начинает убирать свой член внутрь и заправляться… Фу… образумился!

— Тогда пшёл вон! — процедил подонок. И Никита буквально побежал на коленках к нему.

— Нет! Я смогу, я согласен, я докажу… — блин,.. он начинает опять расстёгивать Маю ширинку, доставать его член. Мне опять плохо! А Май опёрся локтями на коня и презрительно улыбается, глядя сверху вниз на голову Никиты. А голова начинает шевелиться, и я понимаю, что парень всё-таки взял в рот. Как тошно-то! Что же он делает? Ради чего? И это любовь?

— Глубже возьми, — он ещё и управляет! — Умница! Ах-х-хуенно! — улыбка вдруг исчезает с лица Мая, он закатывает глаза и обе руки кладёт на чёрную голову Никиты. — Ник! Ты молодец! Вот теперь я тебя лю-у-у-ублю! Зубы осторожно! М-м-м-м… Тише-тише… Да!..

И дальше только дыхание, хлюпание и скрип от коня. Я опять закрыл глаза, чтобы не видеть. Меня сейчас вырвет. Конечно, я в курсе, что такое оральный секс, мне уже есть шестнадцать. Но вот так, наяву! Да ещё в такой унизительной форме! Но дальше хуже!

— А-а-а! — стонет Май. — Глотай!

У меня рвотный спазм, с трудом подавил, во рту горечь от желудочного сока. А из глаз текут слёзы. Надо успокаиваться! Сейчас они закончат и уйдут… Уже скоро, раз «глотай». О боже!

— Не смей на пол! Его вымыли только что! — вдруг крикнул Май. — Долизывай!

У меня лихорадка. Меня откровенно трясёт, по-моему, даже шкаф зашатался от моей трясучки. На лбу капли пота. Что я здесь делаю? Как меня угораздило? Когда же они уйдут?

— Ну? Всё хорошо? — как-то ласково спрашивает Май. — Всё ещё любишь?

Я открываю глаза. Мне даже интересно, что Никита ответит ублюдку. Не вижу его лица. Вижу, что он всё ещё стоит на коленях, а Май рядом на корточки присел и заглядывает к нему в опущенное лицо. Никита кивает. Это он любит его всё ещё? Что за бред? Май поднимает за плечи бедного влюбленного и опять хлопает его по щеке:

— Молодец! Принят в мой клуб! Членский взнос уплачен! Можешь приходить на репетиции. Ну! Не плачь только! Ты же знал, что я гад! И любил ведь?

Никита опять кивает.

— А отсосов много не потребуется! Если вообще потребуются, — типа успокаивает Никиту Май и добавляет шёпотом: — Ты у меня не один! Так что не дрейфь!

Этот ублюдок даже обнимает Никиту. Я бы на его месте… да никогда! Кроме отвращения к этому Маю Дееву испытывать ничего нельзя.

И тут… Нашёлся мой телефон. Отличная полифония! Финал второго скрипичного концерта Паганини – знаменитая «Кампанелла» — этот позитив сейчас как нельзя кстати! Телефон гремит с шкафа. То-то я его не нашёл сразу! У меня метр шестьдесят пять, а тощий Арсен вымахал к десятому классу под метр восемьдесят пять, он и положил телефон туда, где ему было видно. Ему, а не мне! И сейчас я прыгаю, пытаясь достать музицирующий гаджет, который вдобавок и не на краешке лежит!

— Это что тут за Паганини? — тошнотный голос врывается в раздевалку. Всё, я пропал! Прекращаю прыгать и отступаю дальше, вглубь раздевалки, в ужасе наблюдая за Маем. Ублюдок спокойно достает мой телефон.

— Звонит мама! — елейным голоском объявляет Май. — Ответим?

Я мотаю головой, при этом непонятно, «да» или «нет». Он нажимает «ответить» и говорит пискляво в трубку:

— Аллё? — и хлопает театрально ресницами. — Кого? … Алёшеньку? … а это его друг говорит с вами! … Ага … А Лёша не может подойти! Он у медсестры сейчас! … Нет. Не волнуйтесь … У него зуб выпал, и он описался почему-то, вот я его довёл! … Не беспокойтесь вы так! Он через полчаса будет дома! … Я сам его доставлю… всё, до свидания… — и нажимает «отбой».

— Ну, здравствуй, зассанец! — Май азартно потрясывает моим телефоном и ухмыляется, разглядывая мое жалкое туловище. Медленно приближается.

— Не подходи ко мне, ублюдок! — выплевываю ему что есть мочи, наступив на свой страх, так как то, что он сейчас наговорил в трубку, вытащило меня из футляра трусости. — Ты — мерзкая тварь! Ты уже столько наворотил, что должен ожидать, когда уже тебе вернется всё это зло и паскудство! Тебя все ненавидят! Ты самовлюбленный псих, тебе доставляет удовольствие унижать людей! И ты поплатишься!

Он выгибает удивленно бровь и говорит мне опасно ласково:

— Мышка моя! Уж не от тебя ли мне возмездия ожидать?

— Ты извращенец! Парень тебе в любви признался, а ты топтать! Ты сам-то знаешь, какой ты ублюдок? Не подходи ко мне!

— А почему бы мне к тебе не подойти? Ты же такой смелый мышонок! Что же ты всё это время сидел в своей норке? Выбежал бы, хвостиком вильнул и защитил мальчика Никиту!

— Не трогай меня! — позорно завизжал я, когда он бросился на меня, как хищник, придавил, придушил и просвистел в губы:

- Сс-с-с-сучонок! Это я буду решать, кого мне трогать!

Отпустил, дернул за одежду, развернул, схватил за шкирку и поволок в зал. Там прямо в центре баскетбольной разметки стоял Никита, он в панике смотрел на нас с ублюдком. Май толкает меня к парню:

— Никит! Ты знаешь, кто этот смелый мальчиш-кибальчиш?

— Нет, — парень побледнел, покраснел, побледнел и опустил голову.

— Прикинь! Он всё видел! — победоносно возвещает ублюдок.

И я обращаюсь к Никите:

— Беги от него! Не верь ему! Он мерзок и уродлив! Как можно терпеть такие унижения? Ради чего? Чтобы тупо созерцать его на ублюдочных репетициях? Чтобы первому услышать бездарные опусы великого рок-исполнителя? А обо мне не беспокойся! Я могила!

— Ты-то? — встревает за моим плечом Май. — Ты-то точно уже могила!

— Никита! Я никому ни… — и Май затыкает рукой мне рот, сильно сжав челюсть.

— Ты меня достал, крыса! Кто ты такой, чтобы лезть в мою музыку и судить обо мне? Ты — мошка! Просто прихлопну! — у меня стали подгибаться коленки от той злобы, что сочилась из него. — Ник! Ты со мной?

Никита опять кивает. Он со спермой язык, что ли, проглотил?

— Ник! Врежь ему! Он крыса! Врежь так, чтобы замолк! — требует Май и толкает меня на Никиту, тот поднимает на меня глаза и сжимает кулаки. — Ник! Я верю в тебя! Ты мой друг! Защити нас от этого мелкого паршивца!